Горбатые (На Зееловских высотах)
Юрий Любушкин
Заложил вираж покруче, но сорвался вдруг в пике.
Это был тот самый случай — погибаю налегке…
На Зееловских высотах враг засел — не сокрушить.
Атакуют наши роты, чтоб к Берлину путь пробить.
Вновь летим мы на штурмовку, цель одна — врага громить.
Так весь день без остановки, не погибнем — будем жить…
Хоть и беды в изобилии, надо всё преодолеть.
На подлёте эскадрильи, чтоб врагу в аду гореть.
Распластались грозной силой и на бреющем пошли.
Но зенитки — в бок им вилы — тут же цель свою нашли.
Мы на новый круг заходим, если куш, то брать ферзя.
В шлемофон кричу: «Уходим! Пробиваться здесь нельзя!»
Отвернули дружно Илы: «Ну, давай быстрей, друзья!»
На врага заходят с тыла, слева, справа от меня.
Вновь давлю я на гашетку, получай, фашист, сполна!
Но зенитки лупят метко, ни покрышки им, ни дна!
И завыл снаряд блаженно: «Постара-юю-юсь, попаду-уу!»
Ил, горбатый мой бессменный, клюнул носом на ходу.
Смерть безумная ликует, подыграл ей, гад фашист,
Мы горим, пожар бушует, и убит стрелок-радист.
Мы в глаза смотрели смерти в эти дни помногу раз,
Веселятся нынче черти, скалят зубы напоказ…
Весь в крови мой пулемётчик, голова ничком на грудь.
Смерть орёт: «Ну что же, лётчик, от беды не отвернуть?!»
Крою матом несусветным смерть, беду и всю их рать.
Крик остался без ответа. Что, боятся отвечать?
Заложу вираж покруче, не свалиться бы в пике.
Смерть нависла мрачной тучей, бьёт осколком по руке.
И горю я, будто факел, полыхнув в дыму звездой.
Не боец я больше в драке, где лютует смерть с косой.
Говорили мне: «Везучий! Козырь держишь в рукаве».
Бог берёг на всякий случай, да забыл вдруг обо мне…
Угадай, не угадаешь, как там дальше — повезёт?
Смерть-зануда, что ты лаешь? Жди, сегодня мой прилёт…
И летит земля навстречу, кувыркаясь подо мной,
И вопит: «Вот это встреча! Заждалась тебя, герой».
И нигде мне не укрыться, догораю на земле…
Жуть сегодня снова снится, чтобы ей гореть в огне!
И лютует в окаянстве — все потери нам не счесть!
Дьявол в мерзостном убранстве изрыгает свою лесть.
Тормошит меня ведомый: «Ты опять кричал во сне…
Успокойся, мы же дома и не думай о войне…»
Но легко сказать «не думай», каждый миг ей подчинён.
Для беды как раз тот случай, возвести себя на трон.
Говорит товарищ верный: «Скоро будем брать Берлин.
Вот потери — это скверно, вышибаем клином клин».
Очень часто он в землянке в час затишья говорил:
«Смерть притихнет на гулянке, как увидит грозный Ил.
Грозен Ил, в бою «Горбатый», фрицам жару задаёт.
Что ж, беги, фашист проклятый, дни и ночи напролёт!
Доберёмся до Берлина — жарких стычек будет тьма!
На фашиста двинем клином, чтобы он сошёл с ума…»
Строй горбатых, поредевший, возвращается домой.
Сколько будет поседевших этих мальчиков со мной?
И не все придут до дома — на войне как на войне –
В том бою сгорел ведомый, жизнь свою даруя мне.
Он пошёл врагу навстречу, заслонив меня собой.
В небесах скажу при встрече: «Санька, я горжусь тобой!»
Ни креста и ни могилы, чёрный пепел по земле.
Возвращались строем Илы. Из штурмовки… Да не все…
P.S.: На Зееловских высотах непрерывный, жуткий бой.
Их штурмуют наши роты, страшно жертвуя собой.
Прорываются к Берлину вот уже который день,
Вечно гиблая картина, где застыла смерти тень.
На погибель, не для славы, смерти выдали бойцов,
Ей плевать на все уставы, отправляя в ад гонцов.
И молох со страшной силой свирепеет каждый час.
У черты с названьем «Выло» будет всё, да не для нас…
